Непременное условие прощения от всего сердца — чувство, что в прощении нуждаемся мы сами. Добродетель  прощения не были способны вместить в  себя даже ветхозаветные праведники. Пророк Иона, например, «был раздражён», что Господь оставляет без  наказания грехи ниневийцев, хотя совсем недавно сам согрешил, убегая «от лица Господня». Он побоялся исполнить волю Божию, которая призывала его проповедовать язычникам. Перед Господом он оказывается таким же слабым, отчаянным грешником, как и ниневийцы.

И укором для него было милосердие Господне, ещё так недавно извлёкшее его из пучины морской: Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более ста двадцати тысяч человек, не умеющих отличить правой руки от левой (Ион. 4, 11). Возможно, опытное переживание своей немощи в глубине морской стихии пошатнуло уверенность Ионы в собственной правоте и смягчило его сердце. «Чувствовать свои грехи надо, — говорил святитель Иоанн Златоуст, — чтобы удобнее прощать другим».

Апостол Пётр, который был  первый в предстоянии перед Христом, стал первым и в падении. По мысли святителя Василия Великого, он, трижды отрёкшись от Христа, пал, «научаемый щадить немощных сознанием своей собственной немощи». Не зная себя, не понимая своей немощи, он не смог бы простить, сердцем принять и поддержать разбежавшихся от опасности учеников. Именно в этом благодатном переживании своей немощи возможно опытно ощутить помощь Божию.

В нашей повседневной практике общения получается точно так  же: мы не прощаем ближних, так как  не видим себя. Мы ожесточаемся именно потому, что не принимаем факта  своей собственной наготы и беспомощности  перед Богом. «А если не борют нас  страсти, — пишет преподобный  Ефрем Сирин, — то станем, может  быть, осуждать боримых ими, потому что сами не испытали борения и впадаем в высокоумие».

Прощение — это дар  Божий. Это горькая вспомогательная  пилюля, которая исцеляет прежде всего тех, кто обижен. Ведь совсем не обстоятельства и не люди унижают человека — человек унижен своим собственным самолюбием. В евангельской притче царь, который был богат и самодостаточен, милостиво простил своего должника. Но тот, кому было прощено очень многое, не смог простить своему должнику меньшего. Так как он был зависим от царя и боялся его, то вынужден был лицемерно покаяться в том, что задержал долг. Но внутренняя нераскаянная озлобленность на царя всё же должна была найти свой выход. И немилосердный заимодавец обрекает на страдания более слабого, того, кто был должен ему. Он делает это, чтобы «чувство правды, оскорблённое и подавленное в себе, вознаградить нападками на других, хоть бы то и неправыми», — пишет святитель Феофан Затворник.

Когда мы просим прощения или  прощаем только внешне, следуя предписаниям этикета, внутренне при этом не меняясь, грех остаётся в своих пределах. Возрастая в сердце человека, он доставляет страдания тем, кто зависим от нас. Любая мелкая ошибка ближнего становится просто «законным» поводом излить это дурное настроение души. И вот наши ближние становятся безответными жертвами тех внутренних грехов, в которых мы не хотим дать ответ перед Богом. По слову святителя Николая Сербского, «все внешние раздоры, ссоры и войны происходят изнутри, из разделившихся человеческих душ — из внутренней вражды человека с самим собой и с Богом». Лишь всем сердцем прощая недостатки ближнего, мы можем искренне покаяться перед Богом в своих грехах.

Простить — не значит забыть, не значит просто изменить своё мнение о ситуации или пытаться загладить  негативную эмоцию более позитивной. Прощая, человек меняется сам. Именно искреннее покаяние проявляет себя вовне как истинное прощение. Ведь простить — это значит исцелить в себе то, что необходимо простить в другом. И это благодатное таинственное действо прощения начинается в тот момент, когда жертва жестокости, несправедливости, клеветы принимает обидчика таким, каков он есть. Ведь тот, кто несправедлив, и тот, кто терпит несправедливость, равны перед Богом.

Мы судим об окружающем мире, опираясь на собственный опыт, характер, способности. Господь попускает  скорбям разрушить эту надуманную шкалу ценностей, чтобы единственной меркой, определяющей добро и зло  в этом мире, оставалась только воплощённая  Любовь. Прощая, человек делает очень  нелёгкий выбор. Он либо остаётся один со своей правдой о мире, и эта  мёртвая буква осудит его же немощь, — или принимает немощь ближнего и несовершенство мира как истину, и тогда милосердием исцеляет свою же природу.

Настояв на своём в тот  момент, когда надо было бы простить, человек теряет сам себя. Лишь простив  миру его несправедливость, а ближнему его грех, человек может обрести  свой подлинный образ, стать тем, что он есть перед Богом. В акте прощения проявляются лучшие черты  человеческой природы.

Во грехе родила меня мать моя, — эти слова псалмопевца касаются каждого из нас. Человек не может жить сам по себе. А значит, каждое соприкосновение с другим человеком может стать актом прощения, снисхождения, переживания греха в себе. «Тот разумно любит, — писал Достоевский, — кто кается в чужих грехах, как в своих». Так Господь, воплотившись, простил человека: Он страдал нашим страданием, но не согрешил при этом нашим грехом. Вот норма взаимоотношений между людьми, единственно возможная практика достижения любви: Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов (Гал. 6, 2).

Все мы зависим друг от друга. Нам часто приходится просить  прощения, чтобы восстановить утраченное равновесие во взаимоотношениях. Иногда этого просто требует этикет. Искренне прощать всегда трудно, но радостно. Ведь источник этой радости не в  том, кому прощаешь, а в Том, Кому уподобляешься, прощая, — во Христе.

Денис Таргонский