Первое Рождество
Протоиерей Алексий Денисов (г. Архангельск):– В Церковь я пришёл, будучи молодым человеком – студентом последнего курса мединститута. Именно тогда я осознанно пришёл в православие, но в Бога поверил значительно раньше, молился своими словами, ощущал Его присутствие в своей жизни. Воцерковиться в то время было труднее, чем сейчас: не всякий священник готов был ответить на твои вопросы, да и вообще говорить на эту тему было небезопасно. Тем не менее у нас сложился кружок верующей молодёжи, мы беседовали, искали батюшек, расположенных к общению с нами. Помню, ездили к архимандриту Сильвестру из Ярославской епархии. Хорошо нас встречал отец Василий Лапко из архангельского храма Всех Святых. Почти не было христианской литературы, в храмах продавались только большие такие молитвословы. Радостью были появившиеся Троицкие листки, издаваемые Лаврой, потом ценностью невероятной стали для нас две книги отца Серафима (Роуза). Но препятствия на пути в Церковь не расхолаживали нас, наоборот, всё воспринималось ярче, сильнее. Потрясением стала для меня Страстная пятница – страшный день, когда я остро пережил свою богооставленность, подобную, наверное, той, что ощущали апостолы после смерти Спасителя. И если вспоминать первое Рождество, чувство радости, которое было тогда, невозможно описать словами. Мы встретили праздник вместе с супругой, с которой крестились вместе и поженились незадолго до этого. Как бы я хотел, чтобы вернулась та свежесть восприятия праздников, прежняя сила чувств! Сейчас слишком много настоятельских забот. Приход у нас многолюдный, а с праздником обычно связано великое множество дел, совершенно необходимых, но что-то, увы, теряется в хлопотах.И лишь днём, во время детского молебна, душа начинает ликовать, как прежде. Существует такой старый молебен, в честь победы над французами в 1812 году, где есть слова: «С нами Бог, разумейте языцы». Мы его переработали в рождественский молебен. Около двух часов пополудни в наш храм приводят деток, ведь они не могли отстоять ночное богослужение, а какое Рождество без общей молитвы, той атмосферы, что царит в храме, наполненном запахом ладана и хвои. Две ёлочки у нас стоят у амвона, большая ёлка – в трапезной части, ещё одна – в притворе, по всему храму развешаны гирлянды. И когда восемьдесят или более детей подпевают: «Яко с нами Бог», слёзы наворачиваются на глаза.Протоиерей Виктор Конев (п.Опарино Кировской области): – Впервые я встретил Рождество, когда мне было восемнадцать. Это было в Казахстане, городе Кентау. За неделю до праздника меня крестили, и я своим юным умом ощущал: раз люди постятся, готовятся, значит, грядёт большое событие. Вообще пост был для меня новостью, которую я воспринимал неохотно, но, чтобы не обидеть родителей, я не стал уклоняться. И где-то в глубине души сознавал, наверное, что раз так заведено испокон веков, значит, есть в том недоступный для меня смысл.Накануне Рождества мы с отцом отправились в храм помочь батюшке – отцу Николаю Мельникову. Побелили потолок, потом отправились на базар за продуктами, было много других забот, предпраздничных волнений, и я ещё раз убедился, что грядёт что-то грандиозное, большее, чем, например, свадьба – самое торжественное событие в жизни советских людей.Наконец настал день Рождества, ночью тогда в храмах не служили (это было ещё советское время), а утром храм был битком набит людьми, хотя обычно в церкви было немноголюдно. Это окончательно убедило меня, что сегодня большой праздник. Потом к нам вышел отец Николай в белом облачении, величественный пастырь, от которого на нас повеяло такой благодатью, что я почувствовал себя совершенно счастливым.Как жаль, что Рождества не было в моём детстве. Матушке моей посчастливилось: она с детства ходила в церковь, где к празднику строились ясли и всё, что так радует малышей. Матушка по-детски смогла увидеть этот праздник, я – по-юношески. Праздничная икона у нас в Кентау была простенькой, отпечатанной в типографии, хотя и красивой, выразительной. Не знаю, довольно ли этого впечатления для ребёнка, но для меня в образе заключено было многое, я вглядывался в него, преисполненный благодарностью.Ещё накануне Рождества и многие месяцы прежде остро переживалось – есть ли смысл в нашей жизни, если Бога нет, зачем жить? Без Него всё это одно мучение, тьма, отчаяние. И когда батюшка заговорил, я с замиранием сердца слушал о том, как бесконечный, всемогущий Бог стал ребёнком ради нас, человеков. Раньше думалось, если даже Он существует, то, наверное, очень далёк, пребывая где-то там, в Космосе, и способен ли услышать нас оттуда? Вдруг оказалось, что в Рождестве Своём Он стал нам таким близким, таким родным.Потом началась праздничная трапеза, на которую собралось много людей, отец Николай сидел во главе стола, меня поразило, как его матушка и многочисленные чада ведут себя за столом. Это были исключительно культурные люди, никто не баловался, не шумел, даже малыши, все помолились, прежде чем сесть. И хотя мы приступили к еде в полной тишине, это молчание было лёгким, непринуждённым. Отец Николай проследил, не осталось ли у кого из них в тарелках борща, кстати очень вкусного, наваристого. Когда посуда опустела, подали второе, и тогда батюшка стал рассказывать нам духовные истории из Ветхого и Нового Завета, из жизни святых. Слушать его было одно удовольствие, нам было очень хорошо.На вечерней службе в тот день людей почти не было, только наше семейство и батюшкино. Для отца Николая это было огорчительно, но для меня – таинственно, возвышенно, не было толчеи, можно было глубже пережить происходящее. С тех пор я очень люблю эту вечерю после Рождества. Так она вошла в мою жизнь.Одновременно я охладел к Новому году. Батюшка объяснял, что в последнюю неделю перед встречей с Богомладенцем нужно усиливать пост. Он не любил, не признавал Нового года, в отличие от Старого, но родители, уступая мне, всё-таки согласились 31 декабря накрыть праздничный стол. Но, когда мы встали из-за него, было такое чувство, словно нас обокрали, в душе не было ничего, кроме опустошённости и уныния. С тех пор этот день потерял для нас всякое значение. Правда, позже, в семинарии, нас, студентов, собирали в половине двенадцатого в храме, откуда мы после молебна шли в трапезную, пили по бокалу шампанского или сухого вина, съедали по кусочку рыбы и шли спать. Но по завершении учёбы Новый год окончательно потерял для меня значение, померк рядом с Рождеством.Протоиерей Михаил Левковец (г. Сыктывкар):– Я родом из Западной Белоруссии, Брестской области. В нашем селе Оздамичи храм никогда не закрывался. В советское время там ночной праздничной службы не было. В пять часов утра приходил священник и начинал читать молитвы. В это же время мы с мамой просыпались, я любил вставать рано, смотреть, как она топит печку. Потом мама шла на литургию, меня с собой не брала, но я выходил проводить её. Зима была не слишком снежная, я катался вокруг дома на велосипеде и на всю жизнь запомнил, как мимо идёт в церковь множество людей. Люди всё шли, это было такое праздничное движение, одно из самых ярких впечатлений моей жизни. К полудню народ, радостный, шёл мимо нашего дома обратно, возвращалась и мама. После смерти отца она растила нас, пятерых детей, одна, но праздник есть праздник. Пеклись пироги, готовился праздничный обед. Пока мама была в церкви, мы предвкушали, как усядемся за рождественский стол. В этом день мама нас одевала во всё чистое, самое нарядное. Когда удавалось, ставили ёлку. Такого праздника, как Новый год, мы не знали, зато Рождество праздновали все, даже коммунисты в этот день не работали. И так всегда там было – в нашем селе. И сейчас так.
 |
