Каждый человек в своей жизни сталкивался с ситуацией, когда нужна срочная подсказка. Речь идёт не только об экзаменах. Бывает, жизнь ставит перед нами вроде бы простую ситуационную задачку, а мысли, чувства и желания буксуют, как машина в сугробе, безуспешно пытаясь найти решение. Необходим толчок, нужна подсказка, нужна рука, которая тебя подстрахует. Так уж мы созданы Богом, что без подсказки, без помощи, без поддержки сразу теряемся, даже если кажется, что всё сделали правильно. Без Меня не можете делать ничего (Ин. 15, 5), — говорит Господь, намекая на то, что Он рядом и готов помочь. Ведь «Бог настолько велик, что для Него нет незначительных вещей» (митрополит Антоний [Блум]). Просто нужно обратить внимание, что есть люди, которые поставлены и посланы Богом помогать нам идти по узкому пути ошибок и просчётов. И Он поставил одних Апостолами, других пророками (Еф. 4, 11). На них и стоит остановиться, когда ждёшь подсказки. В истории Церкви эти люди известны как старцы.
Этимологическая основа слова «старец» очень конкретна — это старшинство, но не по званию, не по возрасту, а по духовной опытности. «При выборе старца не на того обращай внимание, кто преклонных лет уже, но кто убелён ведением и опытностью духовною», — говорит преп. Исаия в одном из рассказов «Древнего Патерика». В то же время у него есть много очень добрых и доступных синонимов: это и отец духовный, и пастырь, и наставник, и восприемник, и лекарь духовный. Все они не определяют, а скорее раскрывают глубину и значение этого служения. Но есть нечто особенное во всех этих синонимах — это умение раскрыть и передать внутренний опыт жизни во Христе другим людям.
Как церковный институт старчество возникло не сразу. Оно очень органично и постепенно формировалось как орган Церкви, её внутренний иммунитет, живое предание, хранящее в своих недрах опыт жизни во Христе. И когда Церковь постепенно получала статус легитимной единицы в государстве, возникла опасность, что обществом она будет восприниматься просто как социальный институт. Вот здесь-то и проявляет себя этот иммунитет: в определённый исторический момент явилось миру сокровище Церкви — старчество, с напоминанием о «внутреннем сердца человеке», о том, что Церковь — это семья, и единственная приемлемая норма взаимоотношений здесь — любовь.
Приходя, например, в храм во II-III веках, вы легко могли найти человека, который помог бы вам в вопросах «внутренней этики». Это были те люди, которым Богом дано было вязать и решить, и они, имея дары Духа Святого, были просты и доступны. Дары эти проявлялись то ли в чудотворениях, то ли в прозорливости, то ли в любвеобильности, и это было нормой и не вызывало удивления. То есть древние предтечи старчества имели скорее моральный, чем иерархический авторитет. И когда языческий мир врывался в храм, именно эти люди становились мучениками, то есть живыми свидетелями* присутствия Христа в Церкви. А когда в IV веке Церковь растворилась всё в том же языческом мире, такие «патриоты Церкви» остались мучениками-свидетелями, только бескровными — они стали монахами**, ушедшими в пустыню и терпящими скорби от своих страстей. Знаменитый историк Церкви А. Карташёв называет монашество внутренним иммунитетом Церкви, возникшим на рубеже III-IV веков в пустынях. И именно здесь мы находим первые документальные упоминания о старцах. То есть старчество — детище монастырей.
* Слово «мученик» в переводе с греческого обозначает «свидетель».
** Монашество в святоотеческой литературе называется бескровным мученичеством.
Суть старчества и его глубину исторические источники не отобразят. Её можно осмыслить, исходя из устного и записанного церковного Предания о старцах, которые правильно, взвешенно и серьёзно относились к жизни, исходя из учения Христа. И этот позитивный опыт как-то по-разному выражался в разные исторические эпохи, но его внутренний стержень постоянен и неизменен — это христианская любовь: любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится (1 Кор. 13, 8). Именно в разумной покорности этой любви и заключается корень послушания старцу и внутренняя сила, Духом Святым связующая душу старца и его чад. «Всё, что я сделал, — говорит преп. Иоанн Лествичник, — это не я, а молитва старца совершила».
Рука матери, берущая руку младенца с карандашом, выводит на бумаге ровные круги. А когда младенец, восхищённый красотой рисунка, начинает понимать, что он может сам, то линии получаются кривыми с подчёркнутым максимализмом: то в одну сторону заносит, то в другую. Но рука матери терпеливо ждёт и любовно помогает, пока не почувствует уверенность в пальчиках ребёнка. Этот пример старческой, глубоко христианской — даже не отеческой, а материнской — попечительности был приведён митрополитом Антонием (Блумом) в одной из проповедей о пастырстве. Он удивителен по своему содержанию, и его можно заподозрить в излишней сентиментальности. Но такая же душевная «слабинка» по отношению к человеку была присуща и более строгим аскетам. Когда однажды к Серафиму Саровскому обратился один игумен с вопросом о том, как правильно управлять братией, то старец ответил ему: «Будь своим детям не отцом, а матерью».
Когда мне бывает плохо, где бы я ни был, моя мама каким-то образом узнаёт об этом. Звонит и просто спрашивает, как дела… Как я ни стараюсь скрывать печаль, мне это плохо удаётся. Вряд ли это какая-то магия, ведь я плоть от плоти матери. А старцы, кроме этого, ещё и дух от духа — отцы. И потому старцы, которые жили и росли в пустынях, точно так же знали, что происходит в душах их деточек. Налицо первый и самый главный дар, которым обладают старцы, — это дар духовничества, отцовства. Особенность этого дара заключается в том, что и душа, и дух, и даже тело человека находят у него приют и лечение. Может быть, поэтому часто старца любовно называли батюшкой, независимо от того, имеет он сан или нет. «Батюшка Абросий, побей нас», — обращались старушки к преподобному Амвросию Оптинскому, подставляя при этом свои щёки, с твёрдой верой, что после этой «порки» у них обязательно прекратят болеть зубы.
В любви, как известно, лучше самому страдать, чем переносить страдания любимого человека. «Вот я взял на себя твою тяготу, бремя и долг, — обращается преп. Варсануфий к своему чаду, — и вот, ты стал человеком новым, неповинным, чистым: пребудь же отныне в чистоте».
Старец — это прежде всего специалист по исповеди во врачебнице душ человеческих, в Церкви. И поэтому ему присущ дар исцеления прежде всего души, а потом и тела. Его тонкое, точное, не терпящее просчётов мастерство хирурга заключается в том, чтобы отделять мысли от страстей. Иными словами, он помогает вам думать, чувствовать, действовать, не спотыкаясь о ваши комплексы и ложные стереотипы.
Душа человека похожа на прекрасную страну, которую бомбардируют с неба, с суши и с моря разные помыслы. Старец — это часовой, который, исходя из своего опыта, может распознать помысел и предупредить атаку врага, давая вам время, чтобы скрыться. Вы ложитесь и встаёте, и ваш сон спокоен, потому что в душе теплится мысль и чувство, что где-то рядом бдит часовой. Когда у старца Паисия Афонского спросили, в чем выражается служение старцев миру, то он привёл пример из своего опыта службы в военной связи. Он говорил, что старец — это связист, который должен под шквальным огнём противника поддерживать постоянную и безопасную связь между человеком и Богом. И ваша жизнь, как на волоске, висит на проводе, который связывает вас с «часовым», а через него и с Богом, а этим проводом является молитва. Ведь внушения и помыслы бывают как со стороны Бога, так и от самого человека, или производятся духом злобы. И определить их качество самому, даже если об этом молишься, очень трудно.
Старец отлично знает, что такое хорошо и что такое плохо. В этом и заключается присущий старцам дар рассуждения. Старец хорошо знает прежде всего себя и как бы сквозь себя видит каждого человека. Такая сосредоточенность на себе и удалённость от мира в аскетике называется чувством «святого эгоизма», который в своей святости может вместить уже любого эгоиста, и в этом в свою очередь проявляется дар утешения. Для человека, не знакомого с самим собой, со своей природой, такое быстрое понимание его душевного состояния старцем может показаться чем-то сверхъестественным. А полученное успокоение от простых советов духовного врача — прямо благодатным. На этой основе создаётся некий харизматический ореол старчества, бытует мнение об особой прозорливости. Их часто просто путают с экстрасенсами, не понимая при этом, что характерный для старчества дар прозорливости — это не предсказания будущего, а умное Богом открываемое видение прежде всего души и всех её недугов, а в этой перспективе — всех внешних обстоятельств нашей жизни.
Однажды к знаменитому старцу Амвросию, наслушавшись о его даре прозорливости, приехали три купца. Три дня они приходили на беседу к старчику, но так ничего и не услышали. На вопрос обиженных купцов, почему он молчит, преподобный со слезами на глазах ответил: «Я три дня Богородицу молю, чтобы Она вам что-нибудь сказала, а Она молчит». И старцы молчат, потому что не востребованы по назначению.
Конечно же, всё вышесказанное — это попытка отреставрировать потускневшую от времени, но не совсем утраченную икону православного старца. Много веков мы небрежно относились к ней, часто используя её не по назначению. Из-за того отнял Господь у современника дар старчества (писал ещё в ХIХ веке святитель Игнатий [Брянчанинов]), что мы не умеем правильно и благоразумно пользоваться им.
Мы ждём от старцев чудес, как хоббиты от Гэндальфа ждали скорее ярких фейерверков, чем мудрого совета. Но мало кто замечал главное чудо и главную магию, которой обладали старцы, — магию любви и чудо, которое производило их слово в душах людей, от чего те изменялись в лучшую сторону. А в каждом слове — многолетний опыт борьбы. «Тебе придётся выбирать между тем, что хочется, и тем, что необходимо», — сказал Гарри Поттеру профессор Дамблдор. А так хочется от старцев безучастно ждать чудес и знамений, как будто всё само собой изменится, как будто после сеанса отчитки все проблемы и их возбудители, бесы, ликвидируются. Но «чудеса, возбуждая удивление, мало содействуют святой жизни», — пишет преп. Иоанн Кассиан Римлянин. Ведь «большее чудо составляет выгнать из себя пороки, нежели из других бесов», а «верх святости и совершенства состоит не в совершении чудес, а в чистоте любви».
